Лучшие сочинения на курсе

Петербург. Город, являющийся культурной столицей нашей страны. Город, поражающий людей красотой храмов, зданий. Город, с которым связана жизнь многих творческих людей: писателей, музыкантов, художников, театральных деятелей. Александр Сергеевич Пушкин и Федор Михайлович Достоевский, Осип Эмильевич Мандельштам и Анна Андреевна Ахматова (да и многие другие писатели и поэты) в своём творчестве создали образ Петербурга. А. Погорельский в начале своей сказки «Черная курица, или Подземные жители» писал: «Города перед людьми имеют, между прочим, то преимущество, что они иногда с летами становятся красивее…». Каким же представляется Петербург в литературе? 

«Полночных стран краса и диво» или «Омраченный Петроград»? Сама формулировка вопроса должна поставить читателя в тупик. С одной стороны, Петербург – город, которым восхищаются. Задумайтесь, каких физических и волевых усилий стоило его создание! «В то время Петербург наш уже славился в целой Европе своею красотой, хотя и далеко еще не был таким, каков теперь. Тогда на проспектах Васильевского Острова не было веселых тенистых аллей: деревянные подмостки, часто из гнилых досок сколоченные, заступали место нынешних прекрасных тротуаров. Исаакиевский мост, узкий в то время и неровный, совсем иной представлял вид, нежели как теперь; да и самая площадь Исаакиевская вовсе не такова была. Тогда монумент Петра Великого от Исаакиевской площади отделен был канавою; Адмиралтейство не было обсажено деревьями, манеж Конногвардейский не украшал площади прекрасным нынешним фасадом, - одним словом, Петербург тогдашний не то был, что теперешний», - пишет в 1829 году Антоний Погорельский. Петербург является лирическим героем многих произведений (талантливо изображается в качестве отражения переживаний героев в ранней лирике Ахматовой, в «Евгении Онегине» Пушкина, в произведениях Державина). Безусловно, даже сейчас город на Неве притягивает к себе тем, как гармонично в нем сочетаются разные архитектурные стили, разные национальности людей, разные социальные группы. Но, с другой стороны, в этом городе рушатся судьбы, поэтому Петербург мрачен, зловещ, мистичен. Евгений из «Медного всадника» Пушкина, Акакий Акакиевич из «Шинели» Гоголя, Родион Раскольников из «Преступления и наказания» Достоевского оказываются во власти мощного Петербурга, который в итоге их ломает. Петербург – город одиночества. Мальчик Алеша из сказки «Черная курица, или Подземные жители», Андрей Болконский в салоне Анны Павловны Шерер из романа «Война и мир», Илья Ильич Обломов из одноименного романа, Татьяна Ларина из «Евгения Онегина» чувствуют себя в этом городе одинокими, никому не нужными. А как сломал Петербург жизнь самой творческой интеллигенции… На набережной Робеспьера, напротив здания тюрьмы, установлен памятник Анне Андреевне Ахматовой. Трогательный, беззащитный, слабый… В чужой город, Ленинград, возвращается и Осип Эмильевич Мандельштам: «Я на лестнице черной живу, и в висок / Ударяет мне вырванный с мясом звонок…» Петербург оказывается не только Парадизом, но и городом-адом, где люди чувствуют себя одинокими, слабыми, беззащитными. В таком состоянии человек способен на самое невероятное – Евгений из «Медного всадника» бросает обвинения медному истукану, в романе «Преступление и наказание» Свидригайлов совершает самоубийство, Раскольников разрешает себе убийства. Петербург жесток к Самсону Вырину из «Станционного смотрителя», Макару Девушкину из «Бедных людей», Акакию Акакиевичу Башмачкину из «Шинели». Это город «падших» женщин и мужчин – обстановка, изображаемая Блоком в «Незнакомке», герои романов Достоевского. Возможно, не случаен и эпитет, употребляемый в отношении Петербурга – «бандитский». Таким образом, город на Неве – противоречивый образ, сложившийся в литературе 18-20 вв.: это одновременно и рай на земле, и гиблое место, беспощадное и жестокое.

Завершая свое эссе, хотелось бы отметить, что многие города нашли отражение в литературных произведениях (так, например, есть замечательная книга «Псковский край в литературе»), но именно петербургский текст наделен не столько топографическими деталями описания, сколько личными переживаниями, инфернальными началами, парадоксальными сочетаниями личного и общественного. Думаю, что это вызывает живой интерес, а потому Петербургу не «быть пусту»!

ПЕТЕРБУРГ… ПЕТЕРБУРГ… ПЕТЕРБУРГ…

Как много в этом слове для сердца русского слилось!

Как много в нём отозвалось!..

Как много значит родиться петербуржцем! Как много значит знать о нём изнутри!

Однако и мы, люди, не рождённые и даже никогда не бывавшие в Петербурге, знакомимся с ним ещё в детстве со страниц русской классической литературы, создаём свой образ, пропуская отображённое на листе бумаги через своё сознание, мировидение, мироощущение. У каждой сознательной личности, безусловно, формируется свой Петербург с присущими только ему специфическими особенностями. Но, между тем, неоспорим и тот факт, что мнение всех сходится в двуликости Петербурга.

ПЕТЕРБУРГСКИЙ ТЕКСТ… Как много противоречий и парадоксов в нём! 

Антиномия наблюдается уже в происхождении самого города, которое не могло не оказать влияния на произведения русской литературы, посвящённые этому, с одной стороны, городу-парадизу (земному раю), а с другой – городу-аду. Мифы создания Петербурга дуалистичны: во-первых, существует точка зрения, согласно которой город создан Петром 1, который воспринимается как Небожитель, так как сотворил вроде бы невозможное – основал город на гиблом месте – болоте; во-вторых, весьма распространён народный миф, в котором Петр 1 представлен как антихрист, насильно изменивший веками созданные и хранящиеся традиции русского общества.

Именно факт противоречивости основания самого великого города в дальнейшем и отразился, на наш взгляд, во всех петербургских шедеврах русской литературы.

Нам всем знакомы «Державинский значимый, красивый, величественный, державный, исторический Петербург», «Пушкинский роковой Петербург с его противоборствующими силами», «Гоголевский Петербург, в котором борются парадный, красивый, державный город и город трущоб, дворов, каналов», «жёлтый», болезненный Петербург Достоевского», «Блоковский Петербург, находящийся между небом и землёй», «Мандельштамовский Петербург – любимый, родной, город прошлого, город Пушкина, Блока, Гумилёва», «Ахматовский Петербург – колыбель творчества», «блистательный Петербург Агнивцева», «Набоковский исчезающий, истончающийся Петербург», «Петербург Бродского, делающий людей больше единицы - личностями»…

О бессмертии двуликого Петербурга нам повествуют и авторы современной прозы и поэзии. Весьма впечатляющими, на наш взгляд, являются следующие произведения, действия которых разворачиваются в противоречивом Петербурге: «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» В. Каверина, «Петербург как предчувствие» Д. Макаровой, «Времена не выбирают…» А. Кушнера, «Архипелаг Святого Петра» Н. Галкиной, «Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже» К. Добротворской, «Щастье» Фигль-Мигля и т.д.

Таким образом, существование вполне самостоятельного понятия «петербургский текст» оправдано, так как анализ произведений об удивительном Петербурге позволяет утверждать цельность, задаваемую самим городом. Значимость петербургских текстов для русской литературы и в ней неоспорима: благодаря им человек осознаёт ВЕЛИКУЮ МОЩЬ ВЕЛИКОГО ПЕТЕРБУРГА!!!

Мир между мирами

Вероятно, сущность"самого умышленного и отвлеченного города в мире" так действует на сознание и подсознание человека, что мало-мальски развитое сознание немедленно порождает отзыв на то послание, которое сам город как текст несет в себе и которое доступно каждому в меру его понимания. Поэма в камне, послание в вечность, которые несет уникальный петербургский, архитектурный и природный, ландшафт не могут не волновать сменяющие друг друга поколения. Архитектурные расчеты дворцов и триумфальных арок - и архитектоника, ритм, рифмовка, размер стихов имеют в общем знаменателе деятельное творческое сознание именно петербуржца, сознание, убежденное в том, что Петербург - это действительно то необычное место, где отправленное в вечность послание гарантированно дойдет до адресата. Разве не об этом Бродский: 

Значит, нету разлук.

Существует громадная встреча.

Значит, кто-то нас вдруг

в темноте обнимает за плечи,

и полны темноты,

и полны темноты и покоя,

мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

"Мы", пожалуй, - это сам город, герои петербургских произведений, сами поэты и писатели, наконец, все читатели со времен Кантемира и Тредиаковского, кто открывал для себя петербургский текст и кто понимает, что этот ГОРОД существует сразу во множестве измерений. Оставим в стороне мистические спекуляции; имеются ввиду измерения, вполне поддающиеся рациональному анализу: для историка реален Петербург, к примеру, Анны Иоанновны, для учителя литературы - Петербург Пушкина или Достоевского; и для обоих самое ценное в процессе анализа - это как раз та самая СВЯЗЬ ВРЕМЕН, которую петербургский текст позволяет почувствовать вдумчивому читателю. Набоков:

...Нева, лениво шелестя,

как Лета, льется. След локтя

оставил на граните Пушкин.

Петербург- символ символов, мир между мирами, у его небесного покровителя в руках ключи от рая, это место перехода, где явь влияет на разум, а идеи разума становятся явью, будь то роман или мост. Другими словами, ГОРОД в ТЕКСТЕ это не только тот Петербург, литературно зафиксированный каким-либо поэтом или писателем в строчках произведения, но и площадка в сознании читателя, где сталкиваются, взаимодействуют, порождают друг друга разные ИДЕИ ГОРОДА, некое пространство, имеющее отношение к вечности. Реальный город живет в реальном времени, все это отражается в ТЕКСТЕ и его посредством начинает влиять на сознание реальных людей - и далее (Уроборос) цикл повторяется. Бродский:

Как легко нам дышать,

оттого, что подобно растенью

в чьей-то жизни чужой

мы становимся светом и тенью

или больше того --

оттого, что мы все потеряем,

отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Только через искусство человек обретает бессмертие, будь то поэт или прототип персонажа. Как же хочется попасть в петербургский текст, и если не стать его частью, то хотя бы задать вопрос, как Тредиаковский в 1752:

Что ж бы тогда, как прОйдет уж сто лет?

О! вы, по нас идущие потомки,

Вам слышать то, сему коль граду свет,

В восторг пришед, хвалы петь будет громки.

Это стихотворение отражает время своего написания, равно как и стихотворения Набокова и Бродского, и представляется важным, что ВРЕМЯ в петербургском тексте всегда полноправный персонаж повествования. Как автор принадлежит своей эпохе, так и Город в тексте обязательно должен быть включен в эпоху. Если в тексте нет присутствия времени, нет его отзвука в душе автора, как у великих, то текст о Петербурге не становится ПЕТЕРБУРГСКИМ ТЕКСТОМ. Месиво так называемых "стихов о Петербурге" изобилующих в сети, не воспринимается всерьез из-за тошнотной вторичности, захватанной банальности всех этих "белой ночью над Невою разведенные мосты" именно потому, что нет времени в душе автора; нет времени - нет осознания скоротечности отпущенного нам мига ("Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем, и каждый час нам смертная година" Мандельштам), - а значит, нет порыва к настоящему искусству как преодолению смерти, как нет и того шага в вечность, который можно сделать с гранитных плит вдоль Мойки, 12. А отсутствие хотя бы "пропетербуженного" юморка делает существование этих стишков и вовсе непростительным - разве что в качестве доказательство сказанного в начале насчет того, что Петербург раздражает нервную систему в позитивном смысле (хотя, конечно, кому как повезет: ГОРОД даже в этом принимает далеко не всех, и каждый и в Городе, и в тексте о нем видит лишь то, что может увидеть).

Что до влияния петербургского текста на МЕГА ТЕКСТ РЛ, то его, конечно, трудно не заметить и говорить об этом можно много и долго. Мне же представляется одним из значительных следующий момент: по-настоящему петербургский текст настолько точен, выверен, даже ИДЕАЛЕН (например, "...вражду и плен старинный свой Пусть волны финские забудут И тяжким грохотом не будут Тревожить вечный сон Петра"), что для РЛ в целом вполне может являться высоким образцом. Кроме того, хочется добавить, что для русских читателей, не живущих и не живших в СПб, Петербург со страниц произведений - место поразительное и притягательное, и, пожалуй, анализ восприятия ГОРОДА из ТЕКСТА людьми, которые не видели реальный город, заслуживает отдельного разговора: город-мечта, город-призрак, город-миф.

Итак, петербургский текст - это универсальный МИФ о ГОРОДЕ, имеющем отношение к вечности, о мире между мирами, живущем и развивающемся по своим законам. Миф, уже совершенный настолько, что каждому адепту (ой, читателю) или неофиту предоставит именно ту точку зрения на ГОРОД, которой требует его душа. Более того, каждому еще и в меру его понимания! Кому-то "Столица бредила в чаду своей тоски, Гонясь за куплей и продажей" (К. Фофанов), кому-то "С мартовской тучи летят паруса, Наоткось, мокрыми хлопьями в слякоть" (Пастернак), кому-то "..слава, Которая проходит ночью по проспектам, Почти незримая, из серебра и пепла" (Эренбург), а мне - "И вот разорваны трех измерений узы, И открываются всемирные моря."(Мандельштам).

P.S. в качестве иллюстрации - тот самый буксир против течения (кстати, у Бродского запоминается еще один буксир, из "Баллады о маленьком буксире", который "И тогда поплыву Мимо синих деревьев В золотую страну").

Город Санкт-Петербург, безусловно, является обособленным поселением в Российской Федерации. Пожалуй, можно одаривать его бесконечным числом эпитетов, однако лучше всего подойдет слово "особенный". Он совершенно не похож на десятки и сотни городов, раскинувшихся по огромной стране. Очевидно, что проводя свою жизнь или даже маленькую ее часть в этом городе, каждый поэт обязательно, так или иначе, дотрагивался до неизгладимого следа, оставленного "Вторым Римом".

Чтобы начать анализировать противоречия, связанные с городом в тексте, для начала нужно коснуться истории, ведь самый огромный парадокс берет истоки именно там. "Петрополь", если так можно выразиться, выведен искусственно. Я еще вернусь к этому моменту, ведь фактически каждый поэт, непременно отмечал этот факт, но главное, что я хочу отметить, это первое и на мой взгляд самое главное противоречие не в тексте, а в самом Санкт-Петербурге: абсолютная красота, величественность, фантастическая архитектура и уникальная "разметка" города, но воссозданная "по заказу" и сданная, как рабочий проект.

Впервые, термин "Петербургский текст" был выдвинут и предложен, как некая структура, современным филологом Владимиром Топоровым. Прежде чем перейти к поэтам и авторам, некогда проживавших в этом городе, я бы хотел выделить особенности этого термина. "Петербургский текст", по словам ученого, представляет собой совокупность таких вещей, как "сверхнасыщенная реальность", "миф и сфера символического" а также, той самой "двуполюсности" или "противоречивости", на которой строится мое эссе. Что, на мой взгляд, чрезвычайно важно, так это наличие истории или ее отдельной части внутри тех мифов, которые настраивают вокруг Петербурга, поэты и писатели. Это, пожалуй, точное попадание в яблочко. Мне видится, что именно этим характерен и в тоже время наиболее противоречив "Петербургский текст".

Николай Васильевич Гоголь не так долго прожил в Петербурге и не так сильно затрагивал его в своих произведениях, однако равнодушным к данному городу, остаться все равно не смог. "Петербург - это город без лиц, в котором нет личности, в котором есть только толпа, не имеющая даже собственного мнения. "О, не верьте этому Невскому проспекту! Он лжёт во всякое время. Здесь всё дышит обманом..." Отличная цитата из повести "Невский проспект, которая передает отношение писателя к городу. При том, что писатель очень негативно отзывается о городе, в его строках улавливаются и некие комплименты: "Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером неизобрасимые. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков..." По мнению Николая Васильевича (беру на себя обязанность трактовать его строки) - это очень богатый город, недоступный обычному человеку, однако "чудный", странный, непонятный и таинственный. То, что он называет обманом, вполне можно трактовать, как тайны, которые, по каким-либо причинам, писатель не смог раскрыть.

Александр Александрович Блок не согласен, отчасти, со своим коллегой по перу. Для Блока Петербург - это "страшный мир", который кишит противоречиями. Хотя в одном он полностью согласен с Гоголем. Петербург - это город, где “богатый зол и рад” и “унижен бедный”. Стоит отметить, что Блок все-таки был Петербужцем, в полном смысле, и наверное, поэтому он смог его полностью "разглядеть". Фактически все стихотворения, написанные им "сняты с натуры". Очевидно, Блок проводил огромное количество времени гуляя или просто рассматривая город "со всех его сторон". В позднем Блоке, наконец проявляется та тема, о которой я писал выше - “мистицизм в повседневности”. Развивая эту тему Александр Александрович напишет строки, которые, на мой взгляд, идеально отображают его понимание "двуполюсности" города: "Это - гениальный город, полный дрожи”, полный противоречий “страшный” и “магический мир”, где “ресторан открыт, как храм, а храм открыт, как ресторан”.

Первое знакомство с городом Федора Достоевского оставило у него лишь приятные чувства. Однако, после прохождения службы и чуть более длительного пребывания в городе, его желания и мнения, стали расходиться с реальностью. Подобно Гоголю, он пишет: "Кто-то гримасничал передо мною, спрятавшись за всю эту фантастическую толпу, и передергивал какие-то нитки; пружинки и куколки эти двигались, а он хохотал и все хохотал!...", сравнивая огромный город с кукольным театром. Федор Михайлович в романе "Преступление и наказание" ясно дает понять, что Петербург - совершенно непригоден для жизни человека, словно как гроб, он давит со всех сторон и вытесняет из своего пространства. Петербург Достоевского — этот город уличных девиц, нищих бездомных детей, трактирных завсегдатаев, ищущих в вине минутного забвения от тоски. Атмосфера этого Петербурга — атмосфера тупика и безысходности. Пожалуй, Достоевский один из немногих, кто видел в этом городе лишь тесноту (к слову, в которой жил сам и поселял туда своих героев), бедность, нищету, безысходность. Хотя, как мне кажется, такое полное отрицание всего примечательного и восхитительного вокруг, лишь некий фарс, иначе зачем Федору Михайловичу запирать себя в гроб и сарай аж на целых двадцать восемь лет?

Подходя к концу своих рассуждений, я хочу поговорить о человеке, которого Санкт-Петербург, не побоюсь этого слова, осчастливил. Это, конечно же, Александр Сергеевич Пушкин. "Петра творенье" просто ошеломило поэта. Петербург поразил его масштабами величественной красоты, обилием и блеском воды и белыми ночами. Москва перестала существовать для него, а также и в его творчестве. В этом городе Александр Сергеевич почувствовал полною головокружительную свободу и заполучил вдохновение до самого конца своей жизни. Но этот город в понимании поэта оставался всегда двойственным. Это был город его друзей и соратников, символ величия России, но в то же время - столицей империи, дом самодержцев Российских, оплот русской научной мысли и придворного общества. Вот откуда идут столь различные образы Петербурга в творчестве Пушкина. Как не хочется мне повторяться и брать для демонстрации отражения Петербурга в творчестве Пушкина цитату, с которой начинался наш курс, все же, она на все сто процентов отражает отношения и видение великого поэта великого города: "...Город пышный, город бедный".

На мой взгляд, мое эссе передает лишь каплю тех противоречий, парадоксов, мифов и тайн, сокрытых в этом прекрасном городе. Эта тема, о которой можно писать, говорить и спорить буквально вечно. Город Санкт-Петербург стал уникальной и на данный момент уже неотъемлемой частью литературы; текстам, написанным о нем или во время проживания в нем дали отдельную нишу. На моей памяти, это единственное явление подобного рода. Проанализировав влияние этого покрытого мраком, и в тоже время сияющего города, появляется желание посетить его. Пройтись по тем местам, где А.А. Блок стоял и наблюдал за Невой, где ютился Ф.М. Достоевский и нарочито гневно и сурово составлял свое видение о "Втором Риме", прогуляться по тем местам, где чувствовал невероятный восторг величайший поэт прошлого - А.А. Пушкин. Какой огромной духовной силой обладает город, если смог вызвать такое мощное одухотворение и заставить талантливейших людей того времени перенести его на бумагу? Стоит ли вообще сомневаться в роли и значении его для творцов того времени? Безусловно, нет. В чем, на мой взгляд, также не стоит сомневаться, так это в том, что Санкт-Петербург станет музой для писателей и поэтов современности, а также не раз еще "вырастет" посреди книг, строк, абзацев и предложений.

Парадоксы петербургского текста русской литературы.

Еще с тех времен, когда петербургский текст был еще петербургским мифом, передававшимся из уст в уста, в нем была заложена некая двойственность, переросшая позже в противопоставление. Антитезой смотрится само возникновение знаменитого предсказания «Петербургу быть пусту!» на фоне едва зародившегося нового города, которому только предстоит наполниться. Система петербургского фольклора также двойственна, нестабильна и наполнена призраками. Как и самые ранние петербургские легенды, двойственно повествующие о природе основателя города, Петра I, то как об антихристе, то как о самозванце, петербургский фольклор часто обращается к судьбе самого города и его монарших правителей, зачастую населяя город их призраками. 
Начало формирования литературного текста вокруг петербургского мифа положил А.С. Пушкин, полно осветив сложившееся к 18 в. и основанное на антитезе народное представление о Петербурге как о чудесном граде, основанном Петром-монархом — и как о проклятом городе, порождении Петра-антихриста. Первой книгой, вобравшей в себя оба этих образа стала поэма «Медный Всадник». Вобрав их полностью и представив равноправными, поэма задает определенный, особый тон всему последующему сонму петербургских текстов в русской литературе. Антитетическим в поэме представляется и столкновение Петра не только со стихией во введении, но и с «маленьким человеком» Евгением в самом теле поэмы. Многогранный и разноплановый «Медный Всадник» предстает перед современниками Пушкина беспрецедентно новым, новаторским даже текстом, заменяя устоявшийся в книжной литературе казенный образ столицы образом трагическим, противоречивым, безумным — и прекрасным.
Традицию Пушкина подхватил ряд его современников и последователей, создавая вокруг Санкт-Петербурга уникальное тело текстов, определяющее его культурную специфику и даже ментальность населяющих его жителей. Происходит это совершенно естественным образом: как пишет Л. Кацис в своей статье «Логос В.Н. Топорова в локусе «петербургского текста» русской литературы», «…Гоголь, Достоевский или их коллеги вовсе не обязаны были знать о том, что их произведения, будучи “обобщены” <…> сами собой или в сознании человека, <…> слагаются в некий Х-текст более высокого уровня».
Апогеем вычленения Санкт-Петербургского локуса в отдельное практически измерение, отличное от всех прочих мест мира, мне видятся тексты Ф.М. Достоевского. От начала и до конца пропитанные двойственностью и двойничеством, и на физическом, и на метафизическом плане, его произведения показывают, как призрачный город въедается изнутри в головы и души не только собственных жителей, но и приезжих людей. Чего стоит хотя бы на Свидригайлов, прожженный купчик, ставший в Петербурге чуть не призраком, увидевшим свою сущность в местных обитателях и сгинувшим где-то в самом центре призрачных каменных джунглей. Стройный и светлый Петербург Пушкина, фантасмагоричный Петербург-призрак Гоголя, разбиваются о тускло-жёлтый, призраками населенный город Достоевского, пропитанный мистическим трагизмом, — но совсем не исчезают. Недаром Н.П. Анциферов в своей книге «Петербург Достоевского» говорит о городе как о изменчивом творчески, но «сохраняющем на протяжении всего своего развития, за сменяющими друг друга образами, внутреннее единство». Из-за обшарпанной охры нет-нет да и пробиваются и золотые шпили Пушкина, и странный, обманчивый городской свет Гоголя. Традиция продолжается.
Полнее всего, краше всего и в своей грязи, и в своей уродливости, встает Петроград в стихотворных произведениях серебряного века русской литературы. Видение города символистами неразрывно связано со сформировавшимся уже контекстом петербургского текста, с его мифами, образами и легендами. Петербургский миф включается в «основной миф» русского символизма. Блок, Мандельштам, Ахматова, Агнивцев, Набоков и Бродский добавляют к сложившимся образам города свои слезы и кровь, свою жизнь и судьбу. Воспоминания детства, описания мытарств и простого быта, сочетающегося с непрекращающимся, живым потоком мысли и фантазии лирических героев, населяющих их произведения оживляют и освежают петербургский миф, делают «тот город, знакомый до слез» и страшнее, и одновременно прекрасней. «Петербург, я еще не хочу умирать!» — кричит лирический герой Мандельштама вслед за живыми мертвецами Достоевского, скребущимися в крыши могил: «Пустите, добрые люди, на свет пожить!» 
И лирический герой-петербуржец не умирает! Так же, как мистическим живым организмом продолжает свое существование призрачный Санкт-Петербург, петербургский текст продолжает жить и строиться вокруг своего обиталища. «Петербург умер. Да здравствует Петербург!» — пишет С. Бойм на рубеже двадцать первого столетия. «Как тритон» всплывает снова и снова блистательный Петрополь из мутных вод Невы, снова и снова грозящихся его затопить — и снова и снова отступающих перед его бессмертной призрачной сущностью. А. Кушнер, Г. Марк, В. Гандельсман, Л.П. Григорьева, И.П. Смирнов, А.Б. Секацкий, А.В. Успенская, И. Муравьева, — все эти и многие другие современные нам поэты, критики, писатели, филологи и исследователи продолжают творить в контексте петербургского образа, включая его в русскую литературу и выделяя его в ней. Уходящая корнями в самое начало истории города традиция не обрывается, и мы можем надеяться на то, что еще встретимся с новыми героями ожившего мифа на петербургских перекрестках.

Городской текст

Какой-то город, явный с первых строк,

Растёт и отдаётся в каждом слоге

Б. Л. Пастернак

Петербург неизменно входит в жизнь и творчество каждого поэта или писателя, соприкоснувшегося с ним. Каждый из них по-своему уловил его дух, настроение. Совокупность их произведений о городе называют петербургским текстом русской литературы. Филологи посвящают свои работы вопросу о том, что именно его характеризует, выделяет на фоне других. Но ведь сам город – это тоже определённая система знаков и символов. Неслучайно В. Н. Топоров в своём исследовании начинает с утверждения о том, что «Петербург имеет свой «язык». Он говорит нам своими улицами, площадями, водами, островами, садами, зданиями, памятниками, людьми, историей, идеями и может быть понят как своего рода гетерогенный текст». Мы можем прочесть город – петербургский текст, выделить ключевые понятия. Может быть, это и есть понимание города? Но сама по себе архитектурно-пространственная среда будет для нас молчалива, если мы не привнесём в неё себя, своё чувство, своё время. Придавая ей определённое значение, следуя сложившимся традициям или создавая новое, авторы дают жизнь мифам (человеку свойственно мифологическое сознание), которые потом начинают определять наше восприятие. Они помогают нам объяснить мир, в котором мы существуем. Для горожанина таким объектом познания становится город. Именно к этому стремился Николай Павлович Анциферов в своей замечательной книге «Душа Петербурга», но при этом подчёркивал, что «для понимания души города мало своих личных впечатлений, как бы ни были они пережиты правдиво и сильно. Необходимо воспользоваться опытом других, живших и до нас, знавшим Петербург в прошлом». Богатый материал для этого он находит в художественной литературе, изучая которую, мы можем проследить не только индивидуальные черты авторов, но и сформировать представление о закономерностях, характеризующих судьбу города и его образа. Именно об этом его книга – о Genius loci Петербурга, раскрывающегося перед нами на страницах литературных произведений.

Проходя вместе с исследователями или самостоятельно по «Петербургским перекрёсткам», замечаешь, что для нашего города одним из самых ярких мифов становится повествование об его основании и создателе – демиурге. Трактовка этого сюжета даёт нам основу для формирования всего образа города: «Быть сему месту пусту или нет? Гордиться или ненавидеть? Реальный или вымышленный? Молодой или исторический?» Поэтому неслучайно, что в литературе мы находим так много вариантов его прочтения. Значение трактовки этого мифа подчёркивает Б. Л. Пастернак: «Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был, / Город - вымысел твой». Его вневременной характер отразил в своём стихотворении В. Я. Брюсов, тоже обращаясь к создателю: «Лишь ты сквозь века, неизменный, венчанный, / С рукою простёртой летишь на коне». Он присутствует даже там, где не назван: «Самолюбивый, скромный пешеход – / Чудак Евгений бедности – стыдится, / Бензин вдыхает и судьбу клянёт!». И О. Э. Мандельштам уверен, что читатель с лёгкостью воспримет подобную отсылку к знаменитой поэме, а, может, и к самому себе.

В чём, на мой взгляд, значение петербургского текста русской литературы? Он помогает мне познавать родной город, которым я живу и дышу. Чем он удивителен? Тем, что понятен даже тем, кто ещё никогда не ступал по петербургской набережной или мостовой. Совершим подобную прогулку, следуя за поэтом по городу начала XX века.

В своих петербургских поэмах В. В. Набоков создаёт образ города-видения, города-воспоминания. Но как точны его характеристики! Петербург – это просторы Невы и обрамляющий её гранит: «Там, вдоль сада, / над обольстительной Невой, / в весенний день пройдёшь, бывало: / дворцы, как призраки, легки, / весна гранит околдовала, / и риза синяя реки / вся в мутно-розовых заплатах»). Тема воды и её роли в жизни города, где извилистые каналы и острова сочетаются с лучами улиц и проспектов, также находит отражение в его строках: «Я странствую по городу родному, / по улицам таинственно-широким, / гляжу с мостов на белые каналы, / на пристани и рыбные садки». И в то же время Петербург – это не только пространство, созданное для жизни, это сама жизнь – яркая («купол в дымке голубой, / да цепь домов весёлых, хмурых, / оливковых, лимонных, бурых»), изменчивая: трамвайчик, бегущий по Неве, катающиеся с горки дети, «Проходят мимо / посыльный с бляхой, генерал, / в носочках лунных франт дебелый, / худая барышня в очках…». Город звучит: «как по ночам мышиный шурк / в пустынном доме, где недавно / смеялись дети, пел рояль»; светится: «Окошки искрятся в домах, / блестит карниз, как меловая / черта на грифельной доске», «Собора купол вдалеке / мерцает в синем и молочном / весеннем небе», «Синью жаркой, / перед дворцом, на мостовой / сияют лужи»; мы ощущаем его аромат: «чуть пахнет ладаном в столовой», «повеет Вербой». Вместе с поэтом мы словно попадаем в состояние «здесь и сейчас»: «Я вижу, слышу, счастлив. Всё во мне» (И. А. Бунин). Но Набоков показывает нам, что имеют значение не только воспоминания или мимолётные впечатления: это город исторический, воспетый Пушкиным: «город погребённый / воскреснет вновь, всё будет в нем / прекрасно, радостно и ново», «О город, Пушкиным любимый», «Но иногда во сне я слышу звуки / далёкие, я слышу, как в раю / о Петербурге Пушкин ясноглазый / беседует с другим поэтом, поздно / пришедшим в мир и скорбно отошедшим». Разнообразие и полнота чувств, затронутым автором в этих произведениях и близких каждому, рождает у читателя образ своего Петербурга. Даже если встреча с реальным городом ему ещё только предстоит. Мне кажется, в этом и есть сила петербургского текста, органично входящего в нашу жизнь.