Творческое задание 3.2. О.Э. Мандельштам: от Петрополя до Ленинграда. Петроград Мандельштама»

1) О Киеве

Как по улицам Киева-Вия

Ищет мужа не знаю чья жинка,

И на щеки ее восковые

Ни одна не скатилась слезинка...

2)  О Воронеже

 Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

 Уронишь ты меня иль проворонишь,

 Ты выронишь меня или вернешь,—

 Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож...

3) О Тамбове

Ночь. Дорога. Сон первичный

Соблазнителен и нов...

Что мне снится? Рукавичный

Снегом пышущий Тамбов,

Или Цны - реки обычной -

Белый, белый, бел - покров?

4) о Москве

И свежих капель виноградник

Зашевелился в мураве.

Как-будто холода рассадник

Открылся в лапчатой Москве

5) о Грузии

Мне Тифлис горбатый снится,

Сазандарей стон звенит,

На мосту народ толпится,

Вся ковровая столица,

А внизу Кура шумит.

6) об Армении

Ах, Эривань, Эривань! Иль птица тебя рисовала,

Или раскрашивал лев, как дитя, из цветного пенала?

Ах, Эривань, Эривань! Не город — орешек каленый,

Улиц твоих большеротых кривые люблю вавилоны.

7)  о Крыме ( Феодосия, Старый Крым)

Окружена высокими холмами,

Овечьим стадом ты с горы сбегаешь

И розовыми, белыми камнями

В сухом прозрачном воздухе сверкаешь.

*

Холодная весна. Голодный Старый Крым,

Как был при Врангеле – такой же виноватый.

Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,

Такой же серенький, кусающийся дым.

8) о Франции(Париж)

Язык булыжника мне голубя понятней,

Здесь камни - голуби, дома - как голубятни.

И светлым ручейком течет рассказ подков

По звучным мостовым прабабки городов.

9) об Италии

Ямы Форума заново вырыты

И открыты ворота для Ирода,

И над Римом диктатора-выродка

Подбородок тяжелый висит.

10)  о Турции (Стамбул)

Айя-София, - здесь остановиться

Судил Господь народам и царям!

Ведь купол твой, по слову очевидца,

Как на цепи, подвешен к небесам.

Путешествия О.Э. Мандельштама в мире географии и в мире поэзии, на мой взгляд, имели различные маршруты. В мире физическом, в котором он действовал как человек, вынужденный порой подчиняться обстоятельствам, его путь был во многом отличен от того пути, который избрал для себя Мандельштам-поэт.

В 6-летнем возрасте Осип Эмильевич вместе с семьей покидает Варшаву и переезжает в Петербург – город, который станет для него светом и болью, в котором он переживет самые яркие и самые темные минуты своей жизни. Но тогда он еще не пишет стихов и не знает о том, какую роль назначено сыграть Петербургу в его жизни.

После окончания Тенишевского училища в 1907 году, он едет в Париж для продолжения обучения в Сорбонне, где и находится до 1909 года. В это время он пишет стихотворение полное фантастических, переплетенных с реальностью образов «О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала…» об огромном и живописном озере Финляндии - Сайме. Там же, в Париже, Мандельштам знакомится с Николаем Гумилевым, который станет для него не просто другом, но родным человеком. И даже находясь в Германии, в 1910 году, он с упоением и грустью вспоминает вечера, проведенные с ним у Средиземного моря: 

«Вечер нежный. Сумрак важный.

Гул за гулом. Вал за валом.

И в лицо нам ветер влажный

Бьет соленым покрывалом.»

Уже здесь, в этом небольшом стихотворении намечается все более заметная к середине и концу жизни тенденция в стихотворном творчестве Мандельштама – его ретроспективность. Он почти не пишет «с натуры» - он рисует свои стихотворные холсты по воспоминаниям, по тем зыбким образам, что остались в его душе от соприкосновения с тем или иным городом или местом. 

Из Германии в 1911 году Мандельштам возвращается в Петербург. Но и там пишет не о нем, а о тех городах, что остались только в его памяти.

Париж, Нотр Дам:

«Где римский судия судил чужой народ,

Стоит базилика,- и, радостный и первый,

Как некогда Адам, распластывая нервы,

Играет мышцами крестовый легкий свод.»

Турция, Собор Святой Софии:

«Айя-София,- здесь остановиться

Судил Господь народам и царям!

Ведь купол твой, по слову очевидца,

Как на цепи, подвешен к небесам.»

Он избирает для своего поэтического пути тропы, по которым шагает его память, его фантазия. Он словно отделяет себя от внешнего мира, не желая впускать его в свою жизнь и свою поэзию. И принимает его, только лишь преломляя через собственное восприятие.

Но Петербург все глубже проникает в него. И в 1913 год он пишет стихотворения «Адмиралтейство» («В столице северной томится пыльный тополь»), «Петербургские строфы» («Над желтизной правительственных зданий»).В 1916 – «В Петрополе прозрачном мы умрем», «Мне холодно. Прозрачная весна В зеленый пух Петрополь одевает…»

В 1917 году Осип Эмильевич переезжает в Москву, но и ее образ появляется в его стихах не сразу, а лишь через какое-то время (1918 год – «Все чуждо нам в столице непотребной»). Он практически не пишет о Москве. Но много пишет о Юге – о Крыме («Тавриды пламенное лето Творит такие чудеса», «Золотистого меда струя из бутылки текла/Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:/Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,/Мы совсем не скучаем,— и через плечо поглядела.»), о Феодосии («Туда душа моя стремится, За мыс туманный Меганом»), о Тифлисе («Мне Тифлис горбатый снится»).

Живя в Москве он также пишет о Европе, вспоминая. вновь преломляя ее образ через память («Шумели в первый раз германские дубы,/Европа плакала в тенетах,/Квадриги черные вставали на дыбы/На триумфальных поворотах»).

В 1920 году он вновь возвращается в Петербург. И вновь он проявляется в его поэзии, прочно обосновывается в ней («Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!», «Я вернулся в мой город, знакомый до слез»).

Находят в его творчестве место и города-ссылки: Чердынь («Подумаешь, как в Чердыни-голубе,/Где пахнет Обью и Тобол в раструбе»), Воронеж («Пусти меня, отдай меня, Воронеж») и г.Калинин («Я около Кольцова, Как сокол, закольцован»).

Но все же в последние годы своей жизни он отдается иному пути – пути своей памяти, которая несет его в Рим («Где лягушки фонтанов, расквакавшись/И разбрызгавшись, больше не спят»), на Юг («Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева,/И парус медленный, что облаком продолжен»), в Киев («Как по улицам Киева-Вия/Ищет мужа не знаю чья жинка»), в Москву («И ты, Москва, сестра моя, легка,/Когда встречаешь в самолете брата») и, конечно, Петербург («Так отчего ж до сих пор этот город довлеет/Мыслям и чувствам моим по старинному праву?/Он от пожаров еще и морозов наглеет,/Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый.»).

Интересная работа, Coral, спасибо!

Город в биографии любого поэта, это не только географическое местоположение на карте тех мест в которых жил и творил автор. А это и особое вдохновение от этих мест, это состояние души, настрой мыслей и чувств волновавшие поэта в этом городе, в этом времени, в этом месте. Моя подборка связана с некоторыми темами волновавшими Мандельштама в определенном временном отрезке и географической точке на карте.

Варшава (родился в 1891г)
Павловск (переезд семьи 1892г.)
Петербург окончил Тенишевское коммерческое училище)
Париж (слушал лекции в Сорбонне)
Гейдельсбергский университет (слушал лекции)

Ни о чем не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
И печальна так и хороша
Темная звериная душа:

Ничему не хочет научить,
Не умеет вовсе говорить
И плывет дельфином молодым
По седым пучинам мировым. (Декабрь 1909, Гейдельберг)

Петербург в 1911 г. (учеба на историко-филологическои факультете)

Поедем в Царское Село!
Там улыбаются мещанки,
Когда уланы после пьянки
Садятся в крепкое седло...
Поедем в Царское Село! (1912)

ххх

А над Невой – посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жёсткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.(1913г)

Стихи написанные во времена первой мировой войны
(воспоминания из книги Одоевцевой И. «На берегах Невы»)
…Первое было напечатано в газете «Копейка»…

Германская каска. Священный трофей
Лежит на камине в гостиной твоей.
Дотронься, она, как пушинка легка.
Пронизана воздухом сталь шишака.
Нам только взглянуть на блестящую медь,
А им, им, героям, в бою умереть. (1916г.)

В те дни и в газетах и журналах охотно печатали военные стихи, и это приносило поэтам немалый доход. Мандельштам тоже решил, скрепя сердце – писать для денег. Но дальше этой неудачной попытки, как он сам со смехом рассказывал мне (Одоевской), он не пошел…

Крым (1918-1921гг.)
Грузия

Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенет.
Восходишь ты в глухие годы,--
О, солнце, судия, народ. (1918г.)

ххх

В Петербурге мы сойдёмся снова,
Словно солнце мы похоронили в нём,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесём.
В чёрном бархате советской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Всё поют блаженных жён родные очи,
Всё цветут бессмертные цветы.(1920г)

Москва (переехал в 1922г)

Ленинград
Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денёк,
Где к зловещему дёгтю подмешан желток.

Петербург! я ещё не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня ещё есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице чёрной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок, *

И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных. (1930)

Чердынь (1934 г.репрессия и ссылка)

Воздух пасмурный влажен и гулок;
Хорошо и не страшно в лесу.
Легкий крест одиноких прогулок
Я покорно опять понесу.

И опять к равнодушной отчизне
Дикой уткой взовьется упрек,--
Я участвую в сумрачной жизни,
Где один к одному одинок!

Выстрел грянул. Над озером сонным
Крылья уток теперь тяжелы.
И двойным бытием отраженным
Одурманены сосен стволы.

Небо тусклое с отсветом странным --
Мировая туманная боль --
О, позволь мне быть также туманным
И тебя не любить мне позволь. (28 августа 1935)

Воронеж (продолжение ссылки)

Я скажу это начерно, шепотом
Потому что еще не пора:
Достигается потом и опытом
Безотчетного неба игра.

И под временным небом чистилища
Забываем мы часто о том,
Что счастливое небо хранилище -
Раздвижной и прижизненный дом. (1937г)

ххх

Такие же люди, как вы,
С глазами вдолбленными в череп,
Такие же судьи, как вы,
Лишили вас холода тутовых ягод (1937)
ххх
Река Яузная,
Берега кляузные (1937)
ххх
Черная ночь, душный барак,
Жирные вши... (1938)

Осип Эмильевич Мандельштам - один из величайших русских поэтов XX века.

Родился Осип Мандельштам 3 января (15 января по новому стилю) 1891 года в Варшаве в семье купца первой гильдии. В 1897 году семья Мандельштамов переехала в Петербург, в котором, позднее,  Осип получил образование в Тенишевском училище. В 1907 году он отправился в Париж, где прослушал курс лекций. В городе любви Осип Мандельштам прожил два года. В стихотворении "Я молю, как жалости и милости...", написанном 3 марта 1937 года, поэт вспоминает о времени проведённом во Франции:

     "Я молю, как жалости и милости,
     Франция, твоей земли и жимолости,
     Правды горлинок твоих и кривды карликовых
     Виноградарей в их разгородках марлевых.
     В легком декабре твой воздух стриженый
     Индевеет -- денежный, обиженный...
     Но фиалка и в тюрьме: с ума сойти в безбрежности!
     Свищет песенка -- насмешница, небрежница,--
     Где бурлила, королей смывая,
     Улица июльская кривая...
     А теперь в Париже, в Шартре, в Арле
     Государит добрый Чаплин Чарли --
     В океанском котелке с растерянною точностью
     На шарнирах он куражится с цветочницей... "

В 1911 году семья начала разоряться, по этому семье Мандельштамов пришлось покинуть Европу и вернуться в Петербург. О городе на Неве у Мандельштама написано множество стихотворений, но одним из самых значимых является "Ленинград" (декабрь 1930):

В конце марта 1919 года Мандельштам переезжает в Киев, где выступает на вечерах, печатается в журнале «Гермес» и встречается с киевскими поэтами и художниками. Об этом упоминается в "Как по улицам Киева-вия..." (май 1937 год):

 "Как по улицам Киева-Вия
 Ищет мужа не знаю чья жинка,
 И на щеки ее восковые
 Ни одна не скатилась слезинка".

Позднее  он путешествует по Грузии, посещает Тифлис, и пишет об этом в "Мне Тифлис горбатый снится" (1920, 1927):

В начале октября 1920 года приезжает в Москву и в 1922 году пишет стихотворение "Московский дождик":

"Из свежих капель виноградник
Зашевелился в мураве:
Как будто холода рассадник
Открылся в лапчатой Москве!"

В 1930 году Осип Мандельштам уезжает в командировку  в Армению. Стихотворение "Орущих камней государство" (1930 год):

Путешествует по Сухуму и пишет прозу "Сухум" (1931, 1932):

"В начале апреля я приехал в Сухум — город траура, табака и душистых растительных масел".

В ночь с 13 на 14 мая 1934 года Мандельштама арестовывают и отправляют в ссылку в Чердынь (Пермский край). Осипа Мандельштама сопровождает жена. В Чердыни О. Э. Мандельштам совершает попытку самоубийства (выбрасывается из окна). Надежда Яковлевна Мандельштам пишет во все советские инстанции и ко всем знакомым. При содействии Николая Бухарина Мандельштаму разрешают самостоятельно выбрать место для поселения. Мандельштамы выбирают Воронеж. Об этом нелёгком времени Осип Мандельштам напишет целый поэтический сборник "Воронежские тетради" (1935 год):

"Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь, -

Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож..."

В мае 1937 года заканчивается срок ссылки, и поэт с женой возвращаются ненадолго в Москву. В ночь с 1 на 2 мая 1938 года Осип Эмильевич был арестован вторично и доставлен на железнодорожную станцию Черусти, после чего был по этапу отправлен в лагерь на Дальний Восток. Осип Мандельштам скончался 27 декабря 1938 года от тифа в пересыльном лагере Владперпункт.

Мандельштам в Финляндии

Города как центры притяжения, как места особенно высокой активности людей в разных областях, конечно, оказывают значительное влияние на своих гостей или жителей. Не являются исключением и творческие люди, в том числе – поэты. Но мне кажется, что для многих из них особое значение имеет и природа, естественный, нерукотворный пейзаж. И творчество О. Э. Мандельштама подтверждает это. Поэтому мне бы хотелось уделить внимание такому небольшому сюжету как «Мандельштам в Финляндии».

Под Финляндией в данном случае подразумеваются южные территории Финляндского княжества, входившего в состав Российской империи, а, значит, легко доступные для жителей столицы: Карельский перешеек (как мы теперь называем эту местность) располагается совсем близко – к северу от нашего города. Будущий поэт часто бывал в этих местах с детства.

«Финляндией дышал дореволюционный Петербург, от Владимира Соловьёва до Блока <…> Я всегда смутно чувствовал особенное значение Финляндии для петербуржца, и что сюда ездили додумать то, чего нельзя было додумать в Петербурге <…> И я любил страну, где все женщины безукоризненные прачки, а извозчики похожи на сенаторов,» – писал Осип Мандельштам.

В детские годы будущий поэт часто бывал с семьёй в Выборге. Здесь у отца Мандельштама, кожевенного торговца, был торговый партнёр – Исаак Кушаков. Их также связывали близкие дружеские отношения. Брат поэта вспоминает:

«В Выборге мы обыкновенно жили у друзей родителей — Кушаковых. Их предки, николаевские солдаты, имевшие некоторые льготы, когда-то осели в Финляндии и разбогатели на торговле кожевенным сырьем. Они были клиентами отца и добрыми друзьями нашей семьи. Кушаковы жили в добротном деревянном особняке, рядом с которым стоял многоэтажный каменный дом с большой лавкой. Во дворе дома была кондитерская фабрика, где я бывал постоянным гостем. Семья Кушаковых, их дом в какой-то степени сохраняли радушно-патриархальную атмосферу еврейского клана. Осип очень любил здесь бывать. Ему было 17-18 лет, а у Кушаковых были две прелестные дочери-невесты. За одной из них брат не на шутку ухаживал. Но коварная девушка довольно неожиданно вышла замуж за военного капельмейстера…»

Вторую семью, с которой близко общался юный Осип Эмильевич, он описал в своей автобиографической книге «Шум времени» (1925 г.):

«В Выборг ездили к тамошним старожилам, выборгским купцам - Шариковым, из николаевских солдат-евреев, откуда по финским законам повелась их оседлость в чистой от евреев Финляндии. Шариковы, по-фински «Шарики», - держали большую лавку финских товаров: «Sekkatawaarankauppa», где пахло и смолой и кожами, и хлебом, особым запахом финской лавки, и много было гвоздей и крупы. Жили Шариковы в массивном деревянном доме с дубовой мебелью. Особенно гордился хозяин резным буфетом с историей Ивана Грозного. Ели они так, что от обеда встать было трудно. Отец Шариков заплыл жиром, как Будда, и говорил с финским акцентом. Дочка-дурнушка, чернявая, сидела за прилавком, а три другие - красавицы - по очереди бежали с офицерами местного гарнизона. В доме пахло сигарами и деньгами. Хозяйка, неграмотная и добрая, гости - армейские любители пунша и хороших саночек, все картежники до мозга костей. После жиденького Петербурга меня радовала эта прочная и дубовая семья. Волей-неволей я попал в самую гущу морозного зимнего флирта высокогрудых выборгских красавиц».

Позднее, уже став взрослым, Мандельштам часто останавливался в Выборге в гостинице «Бельведер» - одной из лучших. В «Шуме времени» Мандельштам напишет о ней и об этом городе:

«Гостиница Бельведер, где потом собиралась Первая Дума, славилась чистотой и прохладным, как снег, ослепительным бельем. Все тут было - иностранщина и шведский уют. Упрямый и хитрый городок, с кофейными мельницами, качалками, гарусными шерстяными ковриками и библейскими стихами в изголовьи каждой постели, - как Божий бич, нес ярмо русской военщины; но в каждом доме, в черной траурной рамке, висела картинка: простоволосая девушка Суоми, над которой топорщится сердитый орел с двойной головкой, яростно прижимает к груди книгу с надписью: Lex - закон».

Ещё одно место детства – Териоки (Зеленогорск):

«Летом в Териоках - детские праздники. До чего это было, как вспомнишь, нелепо! Маленькие гимназистики и кадеты в обтянутых курточках, расшаркиваясь с великовозрастными девицами, танцевали па-де-катр и па-де-патинер, салонные танцы девяностых годов, с сдержанными, бесцветными движениями. Потом игры: бег в мешках и с яйцом, то есть с ногами, увязанными в мешок, и с сырым яйцом на деревянной ложке. В лотерею всегда разыгрывалась корова. То-то была радость француженкам! Только здесь они щебетали как птицы небесные, и молодели душой, а дети сбивались и путались в странных забавах» (О. Мандельштам).

«Зимой, на Рождестве, - Финляндия, Выборг, а дача - Териоки. В Териоках песок, можжевельник, дощатые мостки, собачьи будки купален, с вырезанными сердцами и зазубринами по числу купаний, и близкий сердцу петербуржца домашний иностранец, холодный финн, любитель Ивановых огней и медвежьей польки на лужайке Народного дома, небритый и зеленоглазый, как его называл Блок» (О. Мандельштам). Очевидно, что общение с жителями другой страны, представителями иной культуры постоянно подталкивает юного Мандельштама к размышлению о том, какие Они и какой он сам.

Летом 1907 года Мандельштам впервые увидел озеро Сайма и Иматру. Е. Мандельштам коротко описал это путешествие: «Из Выборга наша семья совершала путешествие по Сайменскому каналу до Вильманстранда, а оттуда до водопада Иматра, самого большого в России. У Иматры была недобрая слава: из Петербурга сюда приезжали кончать жизнь самоубийством, кидаясь вниз с высокого места над водопадом».

19-20 апреля 1908 года юный поэт напишет матери из Парижа:

«Маленькая аномалия: «тоску по родине» я испытываю не о России, а о Финляндии.

Вот ещё стихи о Финляндии, а пока, мамочка, прощай».

К письму приложено стихотворение:

О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала,

Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый,

В водном плеске душа колыбельную негу слыхала,

И поодаль стояли пустынные скалы, как сёстры.

Отовсюду звучала старинная песнь — Калевала:

Песнь железа и камня о скорбном порыве титана.

И песчаная отмель — добыча вечернего вала,

Как невеста, белела на пурпуре водного стана.

Как от пьяного солнца бесшумные падали стрелы

И на дно опускались и тихое дно зажигали,

Как с небесного древа клонилось, как плод перезрелый,

Слишком яркое солнце, и первые звёзды мигали;

Я причалил и вышел на берег седой и кудрявый;

Я не знаю, как долго, не знаю, кому я молился...

Неоглядная Сайма струилась потоками лавы,

Белый пар над водой тихонько вставал и клубился.

1908

Е. Мандельштам также вспоминает: «Несколько лет подряд мы снимали дачу на берегу озера Кутерсельки. <…> Осип всегда любил перемену мест, радовало его и общение с природой, хотя, в сущности, он все же был горожанином.

На дачах что ни день раздавался на улице протяжный крик: “Мороженое... сливочное... клубничное”, появлялся ярко окрашенный ящик, установленный на двуколке, и за ним мороженщик в белом фартуке, с длинной ложкой в руках. Он набирал мороженое из больших металлических банок, стоявших во льду, и раздавал пестрые кружочки покупателям. У Осипа есть чудесное, чуть шутливое стихотворение, напоминающее об этих малых радостях детства: “„Мороженно!” Солнце. Воздушный бисквит...”».

«Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит.
Прозрачный стакан с ледяною водою.
И в мир шоколада с румяной зарею,
В молочные Альпы мечтанье летит.

Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть, —
Чтоб в тесной беседке, средь пыльных акаций,
Принять благосклонно от булочных граций
В затейливой чашечке хрупкую снедь...

Подруга шарманки, появится вдруг
Бродячего ледника пестрая крышка —
И с жадным вниманием смотрит мальчишка
В чудесного холода полный сундук.

И боги не ведают — что он возьмет:
Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?
Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,
Сверкая на солнце, божественный лед.

1914 г.

С Финляндией, северным краем, связаны и зимние впечатления:

«Финляндией дышал дореволюционный Петербург, <…> пересыпая в ладонях ее песок и растирая на гранитном лбу легкий финский снежок… нахлобучив по самые брови низкое снежное небо и засыпая в маленьких гостиницах, где вода в кувшине ледяная» (О. Мандельштам).

«…за синими окнами санный скрип и беготня бубенчиков...» (О. Мандельштам)

 «На святках, под Новый год, на розвальнях выезжали в лес и в глубине его украшали елку, зажигали свечи, а то и раскладывали костер. Осип с удовольствием принимал участие в таких развлечениях. Он шутил, много смеялся, радовался своей юности, тогда еще ничем не омраченной» (Е. Мандельштам).

В 1909-1915 гг. Мандельштам провёл много времени в финских санаториях. Его брат вспоминает: «Осип любил Финляндию и побывал во многих ее местах. Гостил у Корнея Чуковского в Куоккале, бывал у Репина в “Пенатах”, жил и один в различных пансионатах, много раз лечился в санатории Хювинге под Гельсингфорсом (Хельсинки)». Например, в 1911 году он прожил здесь с марта по сентябрь. В мае этого же года в Выборге он стал протестантом (в городе существовал небольшой методистский приход, принадлежавший к немногочисленной епископско-методистской церкви). Характерный для отдыха Мандельштама эпизод, произошедший в том же году в Куоккале (ныне – посёлок Репино), описал К. И. Чуковский:

«Помню, в предосеннюю пору мы вышли с ним и с другими друзьями на пустынный куоккальский пляж.

День был мрачный и ветреный, купальщиков не было. И вдруг Осип Эмильевич молча сбросил с себя легкую одежду, и не успели мы удивиться, как он оказался в воде и быстро поплыл по направлению к Кронштадту. Плыл он саженками, его сильные руки, казавшиеся белыми на тусклом фоне свинцового моря, ритмически взлетали над водой против ветра.

<…> Мы подошли к Мандельштаму, едва только он воротился. Я хотел принести полотенце и теплую куртку (дом был недалеко, в двух шагах), но Мандельштам, не сказав ни слова, стал бегать по холодному пляжу так быстро, что нельзя было не залюбоваться его здоровьем и молодостью. Бегал он долго – без устали. И оделся лишь после того, как обсушил и согрел свое крепкое тело». 

Как отмечают исследователи, последний раз Мандельштам приехал Финляндию в феврале 1915 года и провёл 9 дней в санатории Рабиновича в Мустамяках (ныне Горьковское). Е. Мандельштам так описывает это место и подобный отдых:

«Около самой станции, на опушке леса, в Мустамяки, незадолго до войны 1914 года петербургский врач Рабинович выстроил двухэтажный комфортабельный по тем временам пансионат, быстро завоевавший популярность. Владелец пансионата был давним и хорошим знакомым матери. <…>

На отдыхе увлекались шарадами. Вспоминаю, как одну из шарад придумали и продемонстрировали перед публикой Осип и я. Шарада состояла из слова “Мандельштам”. Первая часть — лакомство, “миндаль”, вторая — часть дерева, “ствол”, а целое — это выход братьев Мандельштам за руку. В пансионате часто музицировали, играли новые музыкальные произведения, читали стихи, но брат всегда от чтения уклонялся».

После 1915 года поэт возвращался в эти края только в воспоминаниях. Например, в «Египетской марке», опубликованной в 1928 году:

«Ехали таратайки по твердой шоссейной дороге, и топорщились, как кровельное железо, воскресные пиджаки мужчин. Ехали таратайки от «ярви» до «ярви», чтоб километры сыпались горохом, пахли спиртом и творогом». 

Или

«Ведь есть же на свете люди, которые никогда не хворали опаснее инфлуэнцы и к современности пристегнуты как-то сбоку, вроде котильонного значка. Такие люди, никогда себя не почувствуют взрослыми и в тридцать лет еще на кого-то обижаются, с кого-то взыскивают. Никто их никогда особенно не баловал, но они развращены, будто весь век получали академический паек с сардинками и шоколадом. Это путаники, знающие одни шахматные ходы, но все-таки лезущие в игру, чтобы посмотреть, как оно выйдет. Им бы всю жизнь прожить где-нибудь на даче у хороших знакомых, слушая звон чашек на балконе, вокруг самовара, поставленного шишками, разговаривая с продавцами раков и почтальоном. Я бы их всех собрал и поселил в Сестрорецке, потому что больше теперь негде».

Но это произведение – уже иная история.

Источники:

Мандельштам, О. Э. Египетская марка – http://rvb.ru/mandelstam/01text/vol_2/03prose/2_242.htm

Мандельштам, О. Э. Финляндия // Шум времени – http://mandelshtam.velchel.ru/index.php?cnt=7&sub=4

Мандельштам, Е. Э. Воспоминания. Публикация Е. П. Зенкевич, предисловие А. Г. Меца – http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/10/mandel.html

Мандельштам, Ф. О. Письмо матери. 7 (20) апреля 1908 // Собрание сочинений в 4 томах. Т. 4. Письма – http://rvb.ru/mandelstam/01text/vol_4/01letters/4_004.htm 

P.S. Как отмечает краевед и сотрудник выборгской библиотеки Алвара Аалто Тамара Алексеевна Коробова, «обрисовать связи Мандельштама с Финляндией и определить её место в мировоззрении поэта попытался профессор литературы из Хельсинского университета Бен Хеллман в своей работе Осип Мандельштам и Финляндия».

Елена, спасибо Вам большое за внимание к моей работе! Очень приятно, что она ещё кого-то заинтересовала. Я же просто получила удовольствие от прогулки по знакомым местам вместе с поэтом)

В столице северной томится пыльный тополь,

Запутался в листве прозрачный циферблат,

И в темной зелени фрегат или акрополь

Сияет издали, воде и небу брат

Шоколадные, кирпичные, невысокие дома,—

Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!

Прозрачная весна над черною Невой

Сломалась, воск бессмертья тает...

О, если ты звезда,- Петрополь, город твой,

Твой брат, Петрополь, умирает! (Петербург)

Все чуждо нам в столице непотребной:

Ее сухая черствая земля,

И буйный торг на Сухаревке хлебной,

И страшный вид разбойного Кремля

 На розвальнях, уложенных соломой,

Едва прикрытые рогожей роковой,

От Воробьевых гор до церковки знакомой

Мы ехали огромною Москвой. (Москва)

Золотистого меда струя из бутылки текла

Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:

Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,

Мы совсем не скучаем,— и через плечо поглядела (Крым)

Мне Тифлис горбатый снится,

Сазандарей стон звенит,

На мосту народ толпится,

Вся ковровая столица,

А внизу Кура шумит (Грузия)

О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала,

Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый,

В водном плеске душа колыбельную негу слыхала,

И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры (Финляндия)

Ямы Форума заново вырыты

И открыты ворота для Ирода,

И над Римом диктатора-выродка

Подбородок тяжелый висит (Италия)

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,

Я изучал твои чудовищные ребра,

Тем чаще думал я: из тяжести недоброй

И я когда-нибудь прекрасное создам (Париж)

Дорогие коллеги, спасибо Вам... Такие ответы трудно комментировать, Вместе они составили небольшое пособие по поэтической географии О.Э. Мандельштама, особенно меня порадовало, с каким вниманием Вы отнеслись к работам друг друга.